Немногим из русских поэтов, может быть, немногим из поэтов вообще, пришлось расти, воспитываться и развивать свой талант при таких благоприятных условиях как покойному гр. А. К. Толстому. В своем известном автобиографическом письме к флорентийскому профессору А. Де-Губернатис он говорит, что детство оставило в нем самые светлые воспоминания и в самом деле, как прекрасно развили его поэтическую натуру: разумное и тщательное воспитание, жизнь среди благодатной южной, и вместе с тем родной, природы; мир искусства, который был открыт ему с самого нежного возраста. У ребенка, конечно, была исключительная натура, и З-летний мальчик, который проводит ночи в восторженном созерцании бюста молодого фавна и, вернувшись из Италии, плачет по этом «потерянном рае» – явление единичное. Артистическая природа стала проявляется в Толстом очень рано; по его собственным словам, с 6-летнего возраста он стал пачкать бумагу, и очень рано его произведения сделались безупречными в метрическом отношении. Как на один из факторов своего поэтического развития он указывает на растрепанный том в грязновато-красной обложке, в которую были собраны стихи лучших русских поэтов. С этим томом ребенок проводил целые часы, упиваясь гармонией полупонятного содержания. Едва ли не сильнейшим еще фактором оказалась русская природа. Поэт много говорит о своей любви к лесу и о связи этого чувства с страстью к охоте, развившейся в нем с 20-летнего возраста; но, может быть, еще сильнее звучит в его поэзии любовь к вольному простору степей. Степи навеяли на него эти чудные образы богатырей, на которые былины могли дать ему только намеки. В степях развились эта ширь и удаль, которые, нет-нет, да и зазвучат в его лирике. Степи навеяли на него и ту безотчетную грусть, которая сродни его поэзии.
Поэт ставит в связь с охотничьей страстью мажорный тон многих своих пьес. Едва ли это справедливо: Некрасов был ведь тоже страстный охотник, а между тем писал по большей части в минорном тоне. Мне кажется, что сильные ощущения охоты (серьёзной охоты на медведей и лосей) служили Толстому исходом для той природной энергии в его натуре, которая не находила себе пищи ни в созерцательной жизни художника, ни в мелочной жизни светских отношений.
Лирика поэта, обыкновенно, ярче, чем другие его произведения, обрисовывает нам не только самого поэта с его внутренним миром, но и слабые и сильные стороны его поэзии – это проба искренности и глубины его творчества. С лирики мы и начнем знакомиться с Толстым. У него лирических пьес, сравнительно, очень мало, но зато значительная часть этих пьес может составлять достояние школы.
Одним из самых интересных мотивов в каждой лирике является, как мне кажется, отношение человека к творчеству. «Поэзия – религии сестра земная!» – сделал вывод Жуковский из своего многолетнего служения музам. Лермонтову поэзия представлялась то «железным стихом, облитым горечью и злостью», то кинжалом, то «чистым ученьем правды». Некрасову пела «муза мести и печали».
Толстому поэзия представляется вечным стремлением к идеалу, к бесконечному. Он говорит, обращаясь к Аксакову, что
В беспредельное влекома
Душа незримый чует мир.
Он спрашивает в том же послании:
Но все, что чисто и достойно,
Что на земле сложилось стройно,
Для человека то ужель
В тревоге вечной мирозданья
Есть грань высокого призванья
И окончательная цель?
По его мнению,
В каждом шорохе растенья
И в каждом трепете листа
Иное слышится значенье,
Видна иная красота.
Творчество является для него освобождением от житейских цепей; он говорит:
Но цепь житейскую почуя,
Воспрянул я и, негодуя,
Стихи текут.
Подобно Пушкину, он любит осень, как лучшую обстановку для поэтического труда:
Когда и воздух сер, и тесен кругозор,
Не развлекаюсь я смиренною природой,
И немощен ее на жизнь мою напор.
Сосредоточен я живу в себе самом,
И сжатая мечта зовет толпы видений.
Мне кажется, что было бы полезной работой для учащегося сравнить Пушкинскую «Осень» с пьесой А. Толстого «Когда природа вся трепещет и сияет» с точки зрения обстановки творчества.
Подробнее и яснее рисует Толстой процесс творчества в стихотворении «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!»
Поэт должен окружаться мраком и молчанием, когда он уловил черточку или какое-нибудь созвучие из тех образов и мелодий, которые невидимо и неслышно носятся в мире; он должен напрягать сильней душевный слух и душевное зрение и ожидать, пока перед ним выступят картины, выйдут из мрака яркие цвета:
Как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки вдруг выступают.
Стремления поэта в беспредельное не вносят дисгармонии в его душевный мир. Для него идеал тесно связан с землей.
Когда глагола творческая сила
Толпы миров воззвала из ночи,
Любовь их все, как солнце, озарила
И лишь на землю, к нам, ее светила
Нисходят порознь редкие лучи.
Мир является для него, таким образом, бледным отражением идеала, живущего в небе. Тем с большей жадностью ловит поэт в мире отблеск вечной красоты: он ищет его и в природе, и в человеческой душе. Для него любовь, даже самая сильная и непосредственная, является не сама по себе, а как звено в общем гармоническом сочетании: она просветляет его «темный взор» и заставляет «вещее сердце» понимать,